У черты заката. Ступи за ограду - Страница 139

139

Падре Франсиско встал и подошел к Беатрис. Та, оцепенев, испуганно смотрела на него снизу вверх.

— Для того, чтобы бороться с этими искушениями, — продолжал он, — необходимо мужество! Ты слышишь, Дора Беатрис?

Она поднялась со стула, пытаясь что-то сказать неповинующимися губами, не отрывая глаз от своего духовника.

— Я призываю тебя сейчас к этому мужеству, если ты считаешь себя христианкой…

— Падре… — Беатрис отступила на шаг, умоляющим жестом прижимая руки к груди. — Падре, вы меня не поняли…

— Я понял, что на твоем пути встретилось первое серьезное искушение — искушение жалостью! Пойми это и ты, Дора Беатрис! Дьявол способен надевать любую маску, он никому не является с хвостом и рогами, как его рисуют в детских книжках…

— Выслушайте меня, падре!

— В своем коварстве он может искусить нас вполне христианскими чувствами — милосердием, жалостью, человеколюбием. Поддайся этому искушению — и ты погибла! Дора Беатрис, своей духовной властью я приказываю тебе вырвать из сердца недостойную и гибельную жалость к этому человеку. Сумей выдержать с честью первое посланное тебе испытание — испытание твоей христианской верности, с одной стороны, и верности человеческой — с другой, в любви к твоему жениху…

— Падре! — рыдая, выкрикнула Беатрис. — Вы не можете требовать от меня этого, падре, разрешите мне увидеться с ним еще один только раз… Он такой несчастный, если бы вы знали, падре, какой он несчастный!..

Падре Франсиско отошел к своему столу и вернулся со стаканом воды. Беатрис пила, всхлипывая и обливаясь. Властным жестом он положил руку ей на голову.

— Всякий человек, добровольно отторгающийся от веры христовой, несчастен. Тот, кто отталкивает спасательный круг, тонет. Церковь может только молиться за таких людей, и она это делает. Вот все, что я могу тебе сказать, Дора Беатрис. Подумай над этим, и если через несколько дней у тебя еще останутся какие-нибудь сомнения, я охотно побеседую с тобой еще раз. Иди с миром.

Беатрис вышла из кабинета, глотая слезы. Секретарша проводила ее удивленным взглядом и крикнула: «Вы забыли плащ, сеньорита!» Она даже помогла ей одеться и материнским движением накинула на голову капюшон. Забыв застегнуться, Беатрис прошла большую, светлую прихожую, коридор, спустилась по лестнице.

Редакция «Критериума» помещалась на одной из тихих зеленых улиц, пересекающих авеню Санта-Фе неподалеку от Пласа Италиа. Улица в этот неприютный дождливый вечер была пуста. «Господи, пошли мне смерть, — шептала Беатрис побелевшими губами, — пошли мне смерть…» Она шла как пьяная, до боли стиснув руки в карманах расстегнутого плаща, не замечая, что дождь уже промочил ее платье на груди и над коленями. Зачем ей нужна теперь эта жизнь!

Она шла не разбирая дороги, обезумев от отчаяния, и дождь смывал слезы с ее лица.

6

Это была Камарга — необозримая равнина, волны степной травы, высокое небо и пронизанный солнцем хрустальный воздух. Беатрис была рядом с ним, они шли взявшись за руки, и, поворачивая голову, он встречался с ее сияющими глазами, полными любви и счастья. Звенела весна, и они шли медленно, путаясь в высокой траве, и оба молчали, прислушиваясь к биению собственных сердец и разливающейся вокруг них торжественной мелодии счастья и молодости, — мелодии, которая рождалась в шелесте трав, в пении невидимого жаворонка и росла и ширилась, заполняя собой необъятное пространство юного мира, очерченного голубыми горизонтами…

Как это бывает часто, сон мгновенно забылся в самый момент пробуждения; это смягчило страшный шок перехода к действительности. Помня только, что еще секунду назад переживал что-то сказочное, Жерар вскочил с неистово колотящимся сердцем, обводя комнату непонимающими глазами.

Близился рассвет, ночные тени еще прятались по углам, но из открытого окна вместе с шелестом просыпающихся деревьев уже вливался в спальню холодный свет осенней зари. Чистое голубовато-стальное небо обещало солнечный день — первый за всю неделю.

Жерар сбросил ноги с кровати и сел, согнувшись и потирая ладонями колючие щеки. Постепенно он вспомнил все — весеннее утро в Камарге, Беатрис, ее глаза и то необычайное, немыслимое ощущение полного счастья, какое бывает только во сне. Оцепенев, он долго сидел так — небритый, в измятой пижаме, тупо уставившись в одну точку. Потом встал и подошел к окну.

Окно выходило на восток. Где-то впереди, за деревьями, лежал Буэнос-Айрес, тихая улица Окампо, старый дом в плюще и глициниях за ржавой решеткой с коваными вензелями. Там, очевидно, спят. Солнце еще не встало, сейчас его первые холодные лучи окрашивали кровью тяжелые волны Атлантики далеко на востоке.

Он повернул голову — и вдруг замер, забыв обо всем. Чуть левее, в просвете между двумя высокими эвкалиптами, лежала огромная голубая звезда, переливающаяся неземным огнем. Она именно лежала — на верхней кромке вытянутой над горизонтом тучи, словно бриллиант на сером бархате, и ее величина и яркость казались особенно фантастическими в этот предрассветный час, когда одна за другой гасли бледные догорающие звезды в зените. Что это было — утренняя звезда, Венера? Жерар этого не знал, но это было неважно. Он видел голубой алмаз — яркий путеводный огонь, вставший для него над домом любимой. Не отрывая от него жадного взгляда, он в то же время словно внезапно открывшимися глазами видел со стороны себя и Беатрис. Безумец, каким он был безумцем все это время… Да разве она не поймет, разве ее любовь не преодолеет все?

139