У черты заката. Ступи за ограду - Страница 143

143

Жерар вышел из здания банка «Ферст нэйшнл оф Бостон», верхние этажи которого занимало консульство, и свернул за угол, на узкую и круто опускающуюся книзу улицу Бартоломе Митре. Откуда-то из открытого наверху окна прорезался сквозь уличный шум тонкий писк сигналов точного времени. Был полдень. «Если бы не этот жирный сукин сын, — с яростью подумал он, — я к этому моменту уже поговорил бы с Трисс…»

Спустившись к Главному почтамту, он не без труда разыскал свою машину среди сотен других, тесными рядами заполнивших большую площадку паркинга, и вывел ее на Пасео Колон. Торопиться было некуда, он свернул к самому тротуару и ехал на малой скорости, угрюмо поглядывая по сторонам.

Это был правительственный квартал: слева, из-за деревьев густого сквера, высился белый многоэтажный корпус военного министерства с установленными на крыше вогнутыми дисками параболических антенн; справа тянулись облицованные коричневым полированным гранитом толстые колонны министерства хозяйства, потом министерства общественного здравоохранения. Здесь Жерар вдруг притормозил и всмотрелся: действительно, в стеклянном подъезде стоял, покуривая сигарету, доктор Эрменехильдо Ларральде. Жерар остановил машину и вышел.

— Добрый день, доктор!

Хиль оглянулся и приподнял брови:

— А, Бюиссонье… Очень рад. Как поживаете?

— Мерси, по-прежнему. А вы как? Могу вас куда-нибудь подвезти?

— Нет, спасибо, я здесь ожидаю коллег. Идем опять ругаться, — невесело усмехнулся Ларральде.

— Опять? Следовательно, ругались и раньше?

— И неоднократно. — Он махнул рукой. — Так, ходим для очистки собственной совести… Нас, молодежь, никто не слушает, а старшие слишком благоразумны, чтобы пытаться что-то делать. Вот так и получается. Как поживает донья Элена?

— Она сейчас в Бразилии, но скоро вернется. Вы почему к нам не заглядываете, не звоните?

— Некогда, — коротко ответил Хиль. — Работы по горло.

— Сочувствую.

— Сочувствовать нужно нашим пациентам. Что нового у вас?

— У меня? Ничего ровным счетом. Вот, завтра лечу на недельку в Штаты. В случае чего, — улыбнулся он, — вспомните наш новогодний разговор…

— Бросьте вы каркать, — нахмурился Хиль. — Когда думаете вернуться?

— Не позже следующей пятницы.

К подъезду подошла группа молодых людей.

— Салюд, старина, — крикнул один из них Хилю, — записался уже?

— Записался, на пять человек. Решайте, кто пойдет. Так вот что, дон Херардо, я вам позвоню в следующую субботу, — может, заеду в воскресенье поболтать. Сейчас, ребята, иду!

— Прекрасно, доктор, буду ждать вашего звонка. Счастливо.

— Счастливого пути…

Молодые люди вместе с Хилем скрылись в стеклянном подъезде министерства. Жерар вернулся в машину и задумался. Может быть, позвонить все же Трисс? Увидеться сегодня — тогда он будет действовать еще решительнее… с этими прохвостами. Или нет, нет! К Трисс он должен прийти совершенно чистым от всего, порвав последние связи с прошлым. Нет, сегодня звонить ей невозможно…

Он стиснул зубы, снова оглянувшись на министерский подъезд. Привинченная у входа синяя эмалированная табличка «Telefono publico» притягивала его, как магнит тянет железо. Нет, нельзя, сегодня еще нельзя. Разделайся с прошлым, вернись из Штатов — тогда будет можно. Но не сейчас! Сейчас еще рано. Сейчас это было бы ни к чему. Свидание с Трисс должно состояться только тогда, когда над тобой уже ничто не будет висеть — ни в прошлом, ни в будущем. Сейчас еще нельзя. Нельзя. Нельзя!

Но будь они прокляты — почему именно сегодня, когда должна была измениться его жизнь, явился к нему этот прохвост! Жерар снова ощутил ярость, которую страшными усилиями подавлял в себе все эти часы — с момента вынужденного согласия лететь в Штаты. На секунду зажмурившись, он включил мотор и дал полный газ. Полтораста сорвавшихся с цепи лошадиных сил ударили его в спину и швырнули вперед. Раскачиваясь, как пьяные, и сливаясь в один пестрый поток, понеслись фасады, троллейбусы, деревья. Где-то позади отчаянно заверещал полицейский свисток и быстро стих. Промелькнул украшенный знаками зодиака столб перед таможней, исполинские беломраморные колонны строящегося здания фонда Эвы Перон, скульптурная группа «Песнь труда» — толпа обнаженных людей, волоком тянущих огромную каменную глыбу. Снова свисток, потом воющие сирены — одна, другая. С полкилометра патрульные мотоциклисты дорожной полиции гнались за взбесившимся «манхэттэном»; у зеленого холма парка Лесама они обошли его и ловко оттеснили к тротуару.

— Да вы что, каррамба, из психарни вырвались! — заорал один, остановивший свой мотоцикл перед самым радиатором нарушителя. — Так мы вас туда в два счета вернем, будьте уверены!

— Иди ты, парень, ко всем дьяволам, — устало ответил по-французски Жерар, доставая бумажник. — No comprender, уо extranjero! Multa — cuanto?

— Мульта, мульта! — передразнил его патрульный. — За такие дела не мульта, а вот! — Он сделал вокруг своей шеи выразительный жест и постучал по виску. — Сумасшедший, вот ты кто!

Второй полицейский, не сходя с мотоцикла и упираясь ногой в землю, проверил шоферское удостоверение Жерара.

— Че, — окликнул он первого, — а это ведь и впрямь гринго. Что будем делать? С ними вообще лучше не связываться, ну их к черту…

— А ты вкати ему такой штраф, чтобы он зачесался, сукин сын! У него хватит, не бойся. Воображают, что они в Чикаго, потаскухины дети.

143