— Спасибо, дон Луис, большое спасибо.
— Сеньора, — заторопился тот, — вы, наверно, хотите покушать? Я пойду что-нибудь приготовлю, вы пока отдыхайте…
— А вы умеете? — засмеялась Беба. — Тогда пожалуйста, дон Луис, я с удовольствием… Я позавтракала в Рио, в полдень, а потом ничего не ела — в самолете что-то не тянуло.
Дон Луис закивал и быстро вышел из комнаты.
В кухне он включил плиту, налил воду в кофейник и остановился перед окном, глядя в вечереющий сад и задумчиво покусывая ус. По дорожке, преследуя Дона Фульхенсио, галопом промчался Макбет, загнал приятеля на дерево и успел схватить за хвост. Дон Фульхенсио, вцепившись в ствол растопыренными лапами, прижал уши и неистово заорал. «Ты что делаешь, здоровый дурень, — крикнул дон Луис, — чего маленьких обижаешь!» Макбет тотчас же отпустил добычу и отошел с независимым видом.
— Да, плохо дело, — сказал вслух дон Луис, закуривая сигарку. За его спиной звонко защелкал термостат. Он подошел к плите, повернул регулятор и присел к столу, следя за сизыми прядями табачного дыма, медленно уплывающими в открытое окно.
— Вы здесь, дон Луис? — послышался в дверях голос Бебы. — Я к вам на помощь, можно? У меня уже вся усталость прошла, честное слово. Чем вы будете меня кормить? Давайте сделаем яичницу, хорошо? Вы ее любите? Дон, Луис, вы знаете — говорят, что на свете нет полностью счастливых людей, но вот я, когда приедет Херардо, буду самой-самой счастливой женщиной в мире…
Воздух в кабинете был до духоты согрет сухим жаром калориферов, но за огромным, во всю стену, окном день был морозным. Снег лежал на карнизах, на выступах архитектурных деталей фасадов, на крышах, ощетинившихся причудливыми крестиками телевизионных антенн. Отсюда, с высоты неизвестно какого этажа, можно было рассмотреть здание Объединенных Наций на другом конце Манхэттэна, и в лучах неяркого зимнего солнца оно морозно сияло, как поставленная на ребро гигантская ледяная плита, расчерченная квадратиками бесчисленных окон.
Участники совещания рассаживались в глубоких клубных креслах, вполголоса переговариваясь и поглядывая на розданные им мимеографированные листки, заполненные колонками цифр. Помимо хозяина, Жерара и Брэдли, их было четверо. Двое, с серьезными деловыми лицами, походили на инженеров, собравшихся обсудить какой-нибудь технический вопрос, третий мог сойти за пастора, присутствующего на воскресной чашке чая с дамами-благотворительницами своего прихода, на всем облике и манерах четвертого лежал налет аристократического снобизма.
Сам хозяин отнюдь не производил впечатления акулы. Напротив, это было воплощение скромного и достойного делового человека — энергичные и внушающие доверие черты гладко выбритого загорелого лица, благородные седины, выдержанный синий костюм безукоризненного покроя. Подозрительно выглядел лишь Брэдли, со своим галстуком цвета павлиньего хвоста.
— Джентльмены, — кашлянул хозяин, — с вашего позволения, мы начнем. Перед началом совещания я роздал вам цифры, выражающие рост концентрации капиталов в экономике Соединенных Штатов. Прошу на них взглянуть, хотя я уверен, что никому из вас они не скажут ничего нового.
По кабинету пронесся сдержанный шелест бумаги.
— Эти данные, — продолжал хозяин, — не являются ни для кого секретом. Все вы уже имели возможность сотни раз видеть их на страницах «Форчюн», или «Бизнес уик», или «Уолл-стрит джорнэл». Но приходило ли вам когда-нибудь в голову их значение? Боюсь, что нет. В этих цифрах, джентльмены, содержится смертный приговор американской частной инициативе…
На последних словах хозяин повысил голос и подчеркнул их энергичным хлопком ладони по подлокотнику своего кресла.
— Вас, несомненно, поразит утверждение, что есть на свете сила, способная убить предприимчивость американца. Увы, такая сила существует, и она — как бы парадоксально это не звучало — порождена не чем иным, как самой инициативой, самим духом предприимчивости, составляющим едва ли не основную черту нашего национального характера… Взгляните на эти цифры глазами человека, который располагает известным свободным капиталом и хочет заняться своим делом. Под словами «свое дело» я подразумеваю серьезный, масштабный бизнес — ну, скажем, создание новой отрасли промышленности или захват контроля над уже существующей. У кого есть сегодня такая возможность? Увы, ни у кого! Возьмем простейший пример: некто сумел запустить действительно перспективное дело и оно успешно развивается; каковы же его реальные перспективы — реальные, а не существующие в мечтах? Рано или поздно этот успех обратит на себя внимание кругов, для которых он будет представлять опасность конкуренции, — и тогда, джентльмены, я ни цента не поставлю на такого человека. Потому что он с этого момента будет обречен. А пройти этот момент, этот критический пункт ему придется так же неизбежно, как самолет должен пробить звуковой барьер, чтобы достичь скорости в тысячу миль… С той только разницей, что пробивать звуковой барьер мы научились, а пробить ту стену, которая воздвигнута монополиями для защиты от конкурентов, до сих пор никому не удавалось. Вы, очевидно, помните «аферу Токера». В этом деле много неясного, но есть основания думать, что Токер своим изобретением действительно мог произвести техническую революцию в области моторов внутреннего сгорания и был попросту удушен — экономически, разумеется, — автомобильными монополистами. Кстати, поскольку мы о них упомянули, будьте добры взглянуть в раздел В. Цифры относятся к первым триместрам прошлого и позапрошлого годов. Данные позапрошлого года: «Дженерал моторс» выпустил 45,5 % всех произведенных в Штатах автомобилей. «Крайслер корпорейшн» — 22 %, «Форд мотор компани» — 21 %, и только 11,5 % осталось на долю независимых фирм. За двенадцать месяцев это соотношение изменилось следующим образом: «Дженерал моторс» — 49,5 %, «Форд» — 32,8 %, «Крайслер» — 12,9 %, независимые — 4,8 %. Вы поняли? Здесь важно не временное отступление Крайслера — «трое великих» все время ведут между собой борьбу с переменным успехом и в следующем году поражение может потерпеть Форд. Здесь важно то, что за один только год объем производства независимых фирм сократился больше чем на половину. Это, друзья мои, крайне симптоматично! Изобретите вы какой-нибудь чудо-автомобиль, способный пробежать сто миль с одним литром газолина, обладайте вы даже достаточным капиталом, чтобы наладить его серийное производство, — и то я не дам ломаного цента за ваши шансы на конечный успех. Не дам, потому что в автомобильной промышленности уже не найдется для вас места, как не нашлось его для Токера. И разве только в автомобильной? Допустим, вы хотите вложить деньги в сталь. Взгляните на цифры: «Юнайтед стэйтс стил» и «Бетлехем стил» — между этими двумя гигантами распределено 50 % всей производственной мощности, на долю других шести монополий приходится еще 34 %, и вряд ли остающиеся шестнадцать только и ждут, чтобы какой-нибудь новый делец обратил на них свое благосклонное внимание…