У черты заката. Ступи за ограду - Страница 165

165

Пико помолчал.

— По крайней мере, за мной уже приезжали, — сказал он, усмехнувшись одной стороной лица. — Я побывал у своей невесты… Ты ее, кажется, знаешь… Лусиа Ван-Ситтер. Она съездила к нам и разговаривала с прислугой. Приезжали около пяти вечера — спрашивали, где я и что я. Ну ладно, это несущественно…

— Существенно здесь то, что вы все — ты и все твои р-р-революционно настроенные сеньоритос, — все вы оказались сопляками. Ясно? Самые настоящие безмозглые сопляки — вот кто вы такие, и я рад, что вам хоть таким образом немного прочистили мозги. Ты мне хвастал когда-то, что близок со стариком Альварадо — помнишь? Еще расхваливал его до небес: «Гордость аргентинской науки, настоящий классический ум», — ты уже не знал, какими еще эпитетами его обвешать. А когда старик порвал с вашей бандой — тебе, что же, этот факт ни на что не раскрыл глаза? Или ты тогда решил, что ум у дона Бернардо не такой уж классический, а вот ум вице-адмирала Кальдерона действительно…

— Пошел ты к черту, Ларральде! — крикнул Пико. — Я тебе уже сказал, что в таком тоне нам разговаривать нет смысла! Легче всего указывать на чужие ошибки, когда сам ничего не делаешь…

— Я-то как раз делаю! Я сегодня всю вторую половину дня только тем и занимался, черт бы вас драл, что чинил и штопал последствия ваших невинных ошибок! Тебе известно, что одна из первых бомб — на, углу Пасео Колон и Альсина, прямо перед министерством, — разорвалась в пяти метрах от переполненного троллейбуса? Я это знаю, потому что некоторых пассажиров потом привезли к нам… Тех, у кого осталось что к чему пришивать. Остальных сгребали лопатой. Понял, революционер?

Пико снял очки, вытащил из кармана плаща скомканный платок — мокрый, в прилипшем табачном мусоре — и стал бесцельно тереть стекла.

— Я этих бомб не бросал, — сказал он наконец, близоруко моргая. — Ни я, ни мои товарищи к этому непричастны. Способен ты наконец это понять, кусок кретина?!

— Не вопи, истеричка. Я тебя и не обвиняю в том, что ты лично приказал бомбить Пласа-де-Майо. Я только знаю, что вина за случившееся лежит и на вас, потому что это случилось только потому, что существовал этот ваш заговор. Военные не отважились бы на восстание в одиночку, без поддержки гражданской оппозиции.

— Однако они без нее великолепно обошлись!

— Да, в последний момент. А до самого выступления они хотели создать видимость сотрудничества и единомыслия с гражданскими кругами. Но ведь вы ни черта не поняли! И даже когда из игры вышла группа Альварадо, вы старику не поверили, вообразили себя умнее…

Пико надел еще более помутневшие очки, посмотрел на лампу, снял и снова принялся протирать — на этот раз бумажной салфеткой.

— Дело совершенно не в этом, — возразил он. — Никто из нас не воображал себя умнее доктора Альварадо, мы принципиально не были согласны с его основным тезисом. Мы считали, что к проблеме создания революционного блока нельзя было подходить с такой… с тем чрезмерным «пуризмом», что ли, какой проповедовала группа Альварадо.

— Ну, теперь и собирайте, что посеяли, — кивнул Хиль и встал из-за стола, посмотрев на часы. — Так… Каррамба, уже второй час! Я тебе постелю у себя в комнате, сейчас все устрою. Что ты думаешь делать завтра?

— Завтра мне нужно во что бы то ни стало пробраться в Энсенаду.

Хиль задержался у двери и обернулся:

— В Энсенаду?

— Ну да, в Рио-Сантьяго.

— Верно, я же забыл, что сеньор связан с флотом тесными узами! Ну-ну.

Ларральде вышел. Пико допил свой остывший кофе, обошел комнату — промокшие туфли попискивали при каждом шаге, — потрогал стоявшее на полочке странное сооружение из ракушек, с вклеенной в него фотографией пляжа и надписью «Мар-дель-Плата, 1929». Это сочетание цифр было каким-то привычным; он постоял с минуту, разглядывая выцветшую фотографию, и только потом сообразил, что 1929 — это год его рождения. Вздохнув, он поправил очки и отошел к к окну. Тонкие струйки дождя продолжали журчать так же монотонно.

Дождь начался вечером. Когда он был на площади, дождя еще не было. Возле министерства военно-морского флота еще стреляли, за Розовым домом — у памятника Колумбу — догорали автомобили на исковерканной бомбами площадке паркинга. Там же, правее, поближе к военному министерству, солдаты устанавливали зенитки. А на самой площади — путаница оборванных троллейбусных проводов, битое стекло и какие-то обломки под ногами придавали — ей непривычный хаотический облик, — на самой площади ревела толпа перед разгромленным зданием папской курии. Здание уже горело, но из верхних этажей еще выбрасывали на площадь книги и мебель. Он стоял поодаль в каком-то оцепенении и равнодушно думал о том, что, если сейчас ветер отогнет борт его плаща и кто-нибудь увидит сине-серебряный значок с крестом, его убьют тут же, ни о чем не спрашивая. У него даже не будет времени вытащить пистолет. А если бы нашлось время? Все равно он бы не стрелял. И не только потому, что это было бы бессмысленно…

— Ну, идем укладываться, — сказал вошедший Хиль. — Ты у меня еще никогда не был? Это наверху. Оружие с тобой?

— Со мной.

— Давай сюда. Завтра получишь обратно, а держать у себя это дерьмо я не хочу. В конце концов, я здесь не один.

Пико сунул руку за борт пиджака и выложил на стол большой «баллестер-молина».

— Двадцать второй? — спросил Хиль, взяв пистолет.

— Сорок пятый. У них сменные стволы, на любой калибр.

— Вон оно что. Я вижу, факультет права и общественных наук кое-что тебе дал, а? Пошли. Я это пока спрячу, до завтра.

165