У черты заката. Ступи за ограду - Страница 182

182

— Вы ее знаете, Эрменехильдо? — уже встревоженно спросила опять Элена.

— Ну… Как сказать… Не совсем, то есть я знаю одну Альварадо-Дору, да, Дорой ее звать. Дора Беатрис. Но… это совсем молодая девушка, лицеистка, и вообще…

Он пожал плечами и, нахмурившись, уставился куда-то в угол.

— Дора Беатрис? — медленно повторила Элена. — Да, там так и стояло — Дора Бэ. Значит, вы ее знаете…

— Я не сказал, что я ее знаю, каррамба! Мало ли на свете Альварадо! Мало ли на свете девчонок, которых зовут Дорами! И это ваше «Бэ» тоже ни о чем не говорит — это может быть и Бланка, и Барбара, и Брихида… Подумаешь, доказательство!

Элена ничего не ответила. Хиль покосился на нее и вдруг подумал, что глупо ему лезть на стенку и доказывать недоказуемое, и главное — чего ради? Что это изменит?

Как будто ей легче будет, если она поверит, что речь идет не о Беатрис. А на самом деле именно о Беатрис идет речь, это совершенно ясно — нужно только вспомнить, что говорил тогда Ретондаро. Как раз в это самое время, когда Бюиссонье умер, у маленькой Альварадо произошла какая-то трагедия. Какая — теперь ясно. Да и что в этой истории такого неправдоподобного, чтобы непременно искать какой-то другой ответ? Ровно ничего, кроме разве странного совпадения, сделавшего его, Хиля Ларральде, знакомым и той, и другой стороны. Но даже и в этом совпадении, если подумать, нет ничего странного: мир тесен, а Буэнос-Айрес — тем более.

— А вообще-то вы, может быть, и правы, — сказал он, снова усевшись в кресло напротив Элены. — Может быть, это и есть та самая Альварадо… Кто знает.

Элена молчала, глядя в сторону, и вертела в пальцах надетый поверх платья крестик. Движения ее руки что-то Хилю напоминали, мешали думать. Потом он вспомнил — этот самый крестик, гладкий, матового золота, был на ней в тот вечер два года назад, когда она впервые рассказала ему о своем замужестве. И платье, кажется, было какое-то похожее. Тоже закрытое и тоже черное. Задним числом можно счесть за предзнаменование. Глупости какие лезут в голову, прямо удивительно…

— Расскажите мне об этой женщине, — тихо сказала Элена, не глядя на него.

— О ком? — глупо спросил Хиль, чтобы выиграть время неизвестно для чего.

— Об этой Альварадо, вы же понимаете!

— Ах, о ней… Ну, я ведь так близко ее не знаю… Это совсем молодая девчонка, сейчас ей, должно быть, лет… восемнадцать, девятнадцать. Я с ней когда познакомился, она еще была в лицее.

— Да? — Голос Элены прозвучал небрежно, почти рассеянно. — Вот как, в лицее. Значит, она из состоятельной семьи?

— Я не сказал бы, — подумав, ответил Хиль. — Семья у нее, очевидно, была когда-то состоятельной, но сейчас, насколько я знаю, нет. Ее отец преподавал в университете… до Перона.

Элена помолчала, вертя крестик еще быстрее, и потом заговорила торопливо, словно сообразив вдруг, что молчать нельзя:

— Вот как, профессор из университета, это интересно, а она сама… Я хотела сказать, — вы были с ней знакомы, то есть знакомы сейчас, — она интересна как человек? Ну, вы понимаете — интересно вам с ней говорить? Вообще разговаривать? Наверное, она все это знает — литературу, всяких знаменитых писателей?

— Интересна ли она как человек? — медленно повторил Хиль. — Хм, это зависит — что понимать под интересностью, для меня это не обязательно сводится к начитанности. Самые интересные разговоры в моей жизни мне пришлось вести несколько лет назад с одним стариком, сторожем в Пергамино, а он был неграмотным. А еще ближе — извините за сопоставление — с вами мне очень интересно говорить, донья Лена, хотя я вовсе не уверен, что вы отличите Сервантеса от Кеведо… Да меня и самого это не интересует. Так что я просто затрудняюсь ответить на ваш вопрос относительно Дориты. Вообще-то она, очевидно, начитанна… Девушки в таких семьях обычно получают хорошее образование. Но как раз это меня в ней никогда не привлекало… Тем более что и встречаться и разговаривать нам приходилось, в общем, не так уж часто. Я знаю, например, что она любит музыку и, наверно, способна говорить о ней интересно, но сам я в музыке ничего не смыслю. То, что интересовало меня, обычно не интересовало ее, и наоборот. Болтать с ней было приятно… Я тоже говорю «было», потому что не видел ее уже почти два года. Да, с ней было интересно, но как-то… как бы вам сказать — как с забавным ребенком, что ли. Я над ней больше подшучивал, она очень мило обижалась. В ней было тогда что-то детское. Я ее еще называл «инфантой»: у нее оказалась куча знатных предков. А всерьез я ее как-то не принимал.

Элена усмехнулась:

— Сейчас вы посвятили ей слишком длинную речь, чтобы я могла поверить вашей последней фразе, вам не кажется? Значит, это всего-навсего инфанта, которая получила хорошее образование, умеет говорить о музыке и «очень мило обижаться». Что ж, такие сейчас не встречаются на каждом шагу, не правда ли?

— На каждом шагу не встречаются, — хмуро согласился Хиль.

— А ее внешность? — спросила Элена, весело улыбаясь. — Соответствует всему остальному?

— Не знаю, — буркнул Хиль. — Внешность как внешность. В общем, конечно, ничего.

— Блондинка, брюнетка?

— Кажется, брюнетка, — подумав, сказал Хиль. — Вернее, не совсем, волосы у нее темные, но не черные. И глаза тоже какие-то такие. Нет, глаза, пожалуй, черные. Что вас еще интересует? Рост — средний. Фигура самая обычная, все на своем месте и как полагается. Вы довольны? И пожалуйста, хватит расспросов. Чтобы покончить с этой темой, я могу только повторить еще раз то, что уже сказал в самом начале. Я знаю эту девчонку Альварадо и немного знал вашего покойного супруга, и я не верю, что между ними могло быть что-то предосудительное. Для меня это совершенно вне сомнения.

182