— Джин Бакстер! — громко позвал Фрэнк. — Слышите, вы!
Она услышала, но не сразу; отвернулась, пошарила по стене (видно, вода попала ей в глаза) и перекрыла кран. Шум воды стих.
— Хэлло! — крикнула она, снимая шапочку. — Что вы там кричите? Я ничего не слышала, очень шумит. Держите себя в руках, мальчик, я через минуту готова…
— Послушайте, вы, Джин Бакстер! — громко, почти торжественно заявил Фрэнк. — Можете ни к чему не готовиться и оставаться там, где вы есть. Я ухожу. Вы слышите?
Джин Бакстер отдернула пластикатовый занавес — так, что взвизгнули кольца, — и вышла к Фрэнку, оставляя на линолеуме узкие мокрые следы.
— Что с вами, милый? — спросила она тем же своим насмешливым и злым тоном, не попадая в рукава халата. Она подошла так близко, что Фрэнку вдруг захотелось потрогать капельки воды на ее теле. — Вы что — испугались вдруг, что я шантажистка?
— Шантаж мне не страшен, — усмехнулся Фрэнк, — ревнивой жены у меня нет, а баллотироваться на ближайших выборах я не собираюсь. Если вам действительно хочется знать, что я о вас думаю, миссис Бакстер, то вы не шантажистка, а просто самая обыкновенная шлюха…
Последние слова он произнес уже на пороге, выходя из комнаты, и обернулся только потому, что такие вещи полагается говорить глядя в глаза. Не обернись он — дело могло бы кончиться плохо, потому что Джин Бакстер его слова явно пришлись не по душе, а так как возразить на них в данной ситуации было трудно, то она молча схватила какой-то предмет и запустила ему в голову. Фрэнк успел отшатнуться, предмет с треском разлетелся о стенку, что-то посыпалось и покатилось. Наверное, это были часы. Ему стало и вовсе противно, словно его заставили участвовать в пошлой комедии.
— Не валяйте дурака, — сказал он угрюмо. — Нечего устраивать бурлеск в два часа ночи и будить соседей…
— Убирайтесь к черту!! — с искаженным яростью лицом крикнула Джин, хватаясь за какую-то бронзовую чашу, солидное, азиатское изделие.
— Я это и делаю, — огрызнулся Фрэнк, отступая к двери. — Не вздумайте бросить в меня этой штукой, иначе я на прощанье еще и всыплю вам как полагается, хотя в жизни ни одну женщину пальцем не…
Он запнулся, не договорив, потом повернулся и вышел. Не вызывая лифта, сбежал по лестнице, выскочил на улицу и пошел сам не зная куда. Эта часть города была ему незнакома, улица — пустынна, белый свет заливал витрины и замусоренный асфальт. Несколько парней в гавайках навыпуск толклись у дверей закрывающегося бара, переругиваясь с официантом. Фрэнк торопливо шел, стиснув зубы, оттягивая кулаками карманы расстегнутого пиджака.
…Случайно, машинально сорвавшиеся слова «в жизни ни одну женщину…» — совершенно машинально, просто потому, что так обычно и говорится. Действительно, цивилизованный человек женщину не ударит. Даже такую, как Джин Бакстер, заслуживающую этого без всяких оговорок. Не ударит, — ведь бить женщину просто не принято. Да» же если бы она швырнула в него той курильницей, это все же не повод, чтобы ударить женщину. Не все ли равно, потаскушка она или нет.
Ты только ее смог ударить тогда в Брюсселе, только ее. А кроме нее — ни одну женщину пальцем не тронул. Как полагается цивилизованному человеку, джентльмену с высшим инженерным образованием. Только ее, в отношении которой поцелуй казался святотатством!
Те самые парни в гавайках нагнали его, спросили — не знает ли он, где можно выпить в этот час в этом вонючем городишке.
Они оказались водителями, доставившими сегодня какой-то срочный груз для завода. Нашли открытый еще бар, просидели до закрытия, потом наконец разошлись — парни к себе в отель, Фрэнк домой. Новая порция алкоголя не улучшила его самочувствия. Настоящий мужчина никогда не поступит так, как поступает он, Фрэнк Хартфилд. Вечно невпопад или глупо — это в лучшем случае, а в худшем — просто подло. С Трикси получилось подло, то есть с мисс Альварадо, разумеется. Она ведь просила не называть ее «Трикси», помните?
А с этой, как ее… Джин Бакстер — с ней получилось глупо. Нужно было или не уезжать с нею от девчонок, ведь было же видно, что она за птица, или уж остаться у нее и не устраивать дурацких сцен с проповедями. Рой поступил бы на его месте именно так. Как он будет хохотать, прохвост, если узнает, что произошло в квартире у этой Бакстер!
Стерва, чуть не раскроила ему голову. Если бы не фото, он сейчас лежал бы с нею в постели и занимался тем, чем принято заниматься в таких случаях. И все было бы о’кэй.
Рой так бы и сделал и, может, был бы прав, а он, Фрэнклин Хартфилд, вечно все делает невпопад…
Вернувшись домой, он на цыпочках пробалансировал через темную прихожую, с грохотом опрокинул стул и, шепотом ругаясь, поднялся к себе по узкой и отчаянно скрипучей деревянной лестнице. На столике у двери его комнаты стоял поднос с прикрытым салфеткой ужином и какой-то почтой. Фрэнк покосился — «Электроникс», «Авиэйшн уик», еще какой-то конверт. Завтра, все завтра! Он вошел в комнату и, не включая света, сел на постель и стал расшнуровывать туфли.
Потом словно что-то толкнуло его: задним числом он сообразил, что конверт, торчавший из-под журнала, был воздушной почты, международный. Кто мог писать ему из-за границы? Он постарался припомнить, сидя в носках на краю постели и глядя в окно. К дому напротив подъехала машина, развернулась поперек улицы, осветив фарами низкую белую решетку ограды и подстриженные кусты бирючины. Кто мог ему написать? Кто-нибудь из институтских приятелей, хотя переписка постепенно прекратилась почти со всеми, а если не они, то…