У черты заката. Ступи за ограду - Страница 216

216

2

В госпиталь Беатрис поехала на следующее утро. Оказалось слишком рано, ей почти час пришлось ждать в белом пустом помещении, где пахло лекарствами и было очень холодно; она сидела в углу на неудобном жестком диванчике, куталась в большой, не по росту халат, тоже пропахший дезинфекцией, и старалась унять дрожь.

Ретондаро лежал в отдельной палате. Беатрис вошла на цыпочках, больше всего боясь не совладать с собою в первый момент. Но этот первый момент промелькнул совсем незаметно: она увидела не что-нибудь страшное, как боялась весь этот час в приемной, а просто лицо Пико на высоко взбитой подушке, и он улыбнулся и сказал ей привычное «Ола, Дорита!» обычным своим голосом. Только голос этот был слабее, чем всегда, а лицо похудело и цвет кожи был желтовато-бледным.

Беатрис тоже сказала что-то обычное. Что-то такое, что всегда говорят при встречах, — «Салюд, рада тебя видеть» и тому подобное. Потом она подошла и села на стул в ногах кровати, все еще боясь, чтобы взгляд сам не соскользнул с бледного лица на подушке и не метнулся по серому одеялу, и чтобы Пико не прочитал этой боязни в ее глазах.

— Да ты смелее, Дорита, — слабо усмехнулся Пико, очевидно все же прочитав. — Как видишь, я живехонек и исправно виляю хвостом. Могло быть хуже. Как доехала? Как ты вообще живешь?

Беатрис пожала плечами:

— Я? Ничего… живу. Но как ты, Пико, — как это могло случиться?..

— Я легко отделался, говорю тебе. Что такое рука — да еще левая — для человека, работающего головой? А случилось это совсем просто. Ты помнишь центр Кордовы? Так вот, мы вели атаку против Хефатуры, на площади. Потом они около двух часов выкидывают белый флаг. Мы все вскакиваем из-за укрытий и бежим к зданию, и на полдороге — на самом открытом месте — нас встречает шквальный огонь. Меня ударило поперек груди, прямо как палкой изо всех сил, но боли я не почувствовал. Мне только одно запомнилось: я, прежде чем упасть, выронил автомат — говорят, в такой момент человек вспоминает всю свою жизнь, родных и так далее, но я ничего этого не вспоминал, а подумал только, что вот досадно — уронил автомат и он теперь наверняка снова заклинится от удара, его у меня в то утро раза три заклинивало…

— Пико, тебе не вредно говорить? — осторожно спросила Беатрис.

— Нет, ничего. Ну, вот, а очнулся я уже, когда все было кончено. Обидно, конечно. Хотелось увидеть все три акта. Да и руки немного жаль. Хотя, — Пико подмигнул, — этим даже можно гордиться. Все-таки, черт возьми, руку я не под трамваем потерял, а возложил, можно сказать, на алтарь свободы. И вообще, у каждого великого человека должно быть свое Лепанто!

Пико снова подмигнул, потом прикрыл глаза и облизнул губы. Он попросил воды, Беатрис вскочила, взяла на столике фарфоровую поилку и со страхом поднесла к его губам.

— Спасибо, — сказал тот, откинув голову. — У тебя случайно нет сигареты?

— Ты с ума сошел. Да и нет их у меня. Пико, а что Ван-Ситтеры?

— О! — Пико усмехнулся, не открывая глаз. — Послушала бы ты, что теперь говорит обо мне мой будущий beau-père! Я теперь котируюсь, черт возьми! Оказывается, нужно было лишиться конечности, чтобы тебя признали достойным претендентом на руку сеньориты! Хуже всего то, что мне это все надоело.

— Надеюсь, не Люси тебе надоела?

— Да нет. — Пико задумчиво скривил губы. — Она славная девушка. Но семейка! Я уже не говорю, что это сватовство, продолжающееся четвертый год…

— Дорогой мой, среди наших традиций есть совсем не плохие, какими бы смешными они сегодня ни казались. Я видела, как выходят замуж в Европе, спасибо.

— Патриотизм и ностальгия — благородные чувства, но не нужно им поддаваться сверх меры. Я понимаю, что в Европе тебе все наше казалось милым и хорошим…

— Да вовсе я не такая уж патриотка, как ты думаешь, — сказала Беатрис.

Они помолчали.

— Ты приехала из-за этой революции, или вообще потянуло домой? — спросил Пико.

— Трудно сказать, отчего я приехала, — отозвалась не сразу Беатрис. — «Из-за этой революции»! — Она усмехнулась.

— А в чем дело?

— Нет, ничего. Просто мне показалось, что это звучит немного… Ну, не совсем так, как должен произносить слово «революция» человек, недавно принимавший в ней участие…

— Тебе бы быть следователем, — сказал Пико. — Впрочем, хватит об этом. Тебя политика никогда не интересовала, а меня перестала интересовать на время пребывания в госпитале. Тебе со мной скучно?

— Что ты, Пико…

— Ну, не станешь же говорить, что весело. Ничего, потерпи. Если хочешь увидеть заодно еще одного старого знакомца — скоро должен прийти Хиль Ларральде. Помнишь его?

— Ларральде? Еще бы. Он что, лечит тебя?

— Нет, заходит проведать. Попутно интересуется и ходом лечения, — подозреваю, что он видит во мне подопытное животное. Хороший парень, этот Хиль.

— Да, — Беатрис кивнула, — он казался симпатичным. Еще не женат?

— Нет, но что-то у него, подозреваю, на уме есть. Осенью он тут суетился, как цыган на родео… Искал квартиру для какой-то богатой вдовушки. Так что почем знать, почем знать!

— Фи, — сказала Беатрис. — Я была о нем лучшего мнения. Обхаживать богатую вдову — в этом есть нечто опереточное, согласись.

— Ну, смотря какая вдова, — подмигнул Пико. — Зачем непременно представлять себе толстую старуху? Протеже Хиля, я слышал, очаровательная молодая женщина — муж у нее был художник, эта братия на ком попало не женится. Они жили за городом, и она после смерти мужа решила перебраться с ребенком сюда, так наш Хиль прямо с ног сбился — все бегал, спрашивал, не знает ли кто чего-нибудь подходящего… Я, правда, не в курсе, чем все это кончилось, — дело было уже в мае, подготовка у нас шла полным ходом, а сразу после шестнадцатого я смылся. В последнюю ночь я, правда, ночевал у Хиля, но насчет вдовушки не спросил. Ты, кстати, знаешь, как тогда все получилось? Ну-у, что ты! Я тебе сейчас расскажу, это почище любого романа…

216