У черты заката. Ступи за ограду - Страница 22


К оглавлению

22

Он подхватил Бебу за талию и осторожно опустил на землю.

— Где же мы с вами встретимся? Надеюсь, что через неделю мы все будем на свободе.

— Вы считаете, что это необходимо — встречаться? — лукаво спросила Беба, искоса глянув на него из-под ресниц.

Ларральде, отбросив свой самоуверенный вид записного балагура, добродушно улыбнулся:

— Ну почему… Я просто думал… раз уж мы познакомились в таких обстоятельствах…

Полицейский оттеснил Бебу в сторону.

— Сеньорита, это вам не клуб, здесь разговаривать нельзя! Отойдите к другим девушкам, сейчас за вами придут. Эй, кто там еще в машине — живее на землю!

— Так как же? — быстро спросил Ларральде.

Беба улыбнулась и пожала плечами. Отойдя на несколько шагов, она обернулась и бросила:

— Мой телефон — шестьдесят четыре, двадцать шесть, одиннадцать.

— Я кому сказал, сеньорита! — рявкнул полицейский.

— А я что говорю? — огрызнулась Беба и пошла к группе девушек, небрежно размахивая сумкой.

Тотчас же к ним подошла женщина в сером халате и велела идти за собой. У Бебы опять сжалось сердце; она обвела взглядом ряды зарешеченных окон, потом оглянулась на Ларральде и заставила себя улыбнуться и помахать рукой.

— Номера я не забуду! — крикнул тот, сложив ладони рупором.

Девушек было задержано немного, и их всех рассадили по разным камерам. Беба оказалась в обществе нескольких работниц с текстильной фабрики, арестованных за участие в какой-то демонстрации, и двух мегер гнусного вида, на воле промышлявших наркотиками. Разговаривать с мегерами было противно, а работницы были слишком озабочены своим положением и все время шептались между собой, поэтому Беба оказалась предоставленной самой себе. Одна из мегер в первую же ночь украла у нее нейлоновый шарфик; Беба видела это, но решила не связываться. После завтрака и уборки камеры она села на свою койку со сложенными на коленях руками и просидела так целый день, уныло глядя на зарешеченный кусочек яркого неба. Лежать или ходить по камере не разрешалось — надзирательница то и дело заглядывала в глазок.

Время от времени Беба принималась потихоньку плакать, думая о том, как воспринял ее исчезновение сеньор Бюиссонье. Если бы не это, в ее положении не было бы ничего особенно страшного. Случайное участие в студенческих беспорядках — это же не преступление. О своем новом знакомом Эрменехильдо Ларральде она не думала, только иногда вспоминала о нем в связи с его предсказаниями о возможном сроке заключения. Целая неделя — это же страшно много, завтра или послезавтра Бюиссонье заявит в полицию, и тогда ее обвинят уже не в этой дурацкой студенческой драке, а в гораздо худшем. Кто поверит, что она попала в эту историю случайно, а не нарочно, чтобы на несколько дней засесть в тюрьму и замести следы? Ей очень хотелось посоветоваться с кем-нибудь из текстильщиц, но те явно сторонились ее, — слишком уж нарядно она выглядела со своей модной прической.

Нестерпимо медленно прошли первые сутки заключения, потом вторые. На третий день Беба уже не помнила себя от отчаяния. Ей начинали вспоминаться всякие страшные истории о людях, которые проводили в предварительном заключении по нескольку месяцев, не получая свидания со следователем. Потом припомнила какую-то женщину, которую в тюрьме остригли под машинку; Беба ужаснулась и решила, что если с ней такое сделают, то она немедленно покончит с собой. Вечером ее вызвала надзирательница и повела по бесконечным коридорам. Куда и зачем ее ведут — стричь или пытать — было неясно; Беба приготовилась к худшему. Она так ясно представила себе стол с ремешками, о котором говорил Ларральде, что ей стало тошно от страха, а ноги перестали повиноваться. Но как раз в этот момент надзирательница остановилась у одной из дверей.

— С тобой будет говорить господин комиссар, — строго сказала она Бебе и позвонила. — Отвечай только правду и не вздумай закатывать истерик — он этого не любит…

— Входите! — крикнули изнутри.

Надзирательница открыла дверь и подтолкнула Бебу вперед — та из вежливости хотела уступить ей дорогу.

— Вы вызывали задержанную Монтеро, сеньор комиссарио.

— Кого? Какую еще Монтеро?

— Это из тех, сеньор комиссарио, что задержаны шестнадцатого.

— А-а, да. Хорошо, вы пока свободны. Сюда, сеньорита…

Беба со страхом приблизилась к столу, за которым сидел унылого вида полицейский офицер с зализанными на макушке редкими волосами.

— Садитесь, сеньорита Монтеро.

Беба опустилась на краешек стула.

— Как вам известно, — начал комиссар скучным голосом, заглянув в лежащий перед ним список и поставив в нем птичку, — вы задержаны за участие в событиях, разыгравшихся шестнадцатого февраля на медицинском факультете. Что вы имеете сообщить по этому поводу?

— Я… Мне нечего сообщить… — запинаясь от страха, пробормотала Беба. — Я совсем не студентка, сеньор комиссарио…

— Это усугубляет вашу вину. Что вы делали перед зданием факультета?

— Ну… я просто проходила мимо… а потом попала в толпу и не могла выбраться. Я ехала с пляжа, сеньор Комиссарио… просто остановилась поглядеть.

— Вы проходили мимо или вы остановились? Это не одно и то же!

— Я проходила и потом остановилась…

— Но вы принимали участие в драке?

— Нет… Я только хотела растащить — там дрались двое, и я… я, кажется, ударила одного сумкой… Они так дрались, что мне стало страшно.

22