У черты заката. Ступи за ограду - Страница 224

224

— Пропади оно все, — сказала она громко, выходя из кухни, и с наслаждением хлопнула за собой дверью.

Когда позвонил телефон, Беатрис была уже в постели — только что легла, еще не успев погасить свечу. Прислушавшись — телефон звонил в кабинете отца, — она соскочила со своего монументального ложа и сунула ноги в туфли. Сердце ее колотилось, когда она торопливо шла, а потом бежала по коридору; она почему-то сразу решила, что звонит мадам Бюиссонье. Беатрис почувствовала вдруг, что если эта женщина предложит ей дружбу или даже пусть не дружбу, а хотя бы простое знакомство, она будет ей за это так благодарна, как не была благодарна еще никому в жизни. Эта мысль была у нее в голове, когда она торопливо подняла трубку — и услышала мужской, незнакомый и в то же время странно напоминающий кого-то голос:

— Мадемуазель Альварадо?

— Да, это я, — отозвалась Беатрис, и спросила в свою очередь: — С кем имею честь?..

— Вы вряд ли меня помните, мадемуазель, — сказал голос мягко, чуть-чуть грассируя. Беатрис, держа трубку у уха, наморщила лоб, пытаясь вспомнить, где и когда слышала она эту странную, вкрадчивую манеру говорить…

— Простите — вы не сеньор Гейм? — воскликнула она вдруг почти обрадованно, вспомнив наконец иностранца, с которым однажды познакомила ее Норма.

— Честь для меня, мадемуазель, — немедленно отозвался тот, — за столько времени не исчезнуть из вашей памяти…

Он говорил еще что-то, но Беатрис упустила несколько его слов, только сейчас сообразив неуместность своего радостного восклицания: она-то просто обрадовалась тому, что удалось поймать ускользающее воспоминание, но он мог понять это совсем иначе. Ну, конечно, она его отлично помнит — белокурый красавец, рассуждавший о патрициях и плебеях…

— Я узнал о вашем прибытии от общих знакомых, — говорил Гейм, — и решил позвонить, чтобы выразить вам… В общем, мне просто хотелось услышать ваш голос. Надеюсь, вы не сочтете это слишком большой дерзостью… Я только что был приятно удивлен и тронут тем, что вы меня помните, но, может быть, это объясняется лишь тем, что я слишком много думал о вас все эти два года… Если верить в телепатию, то я, несомненно, внушил вам это воспоминание о себе, мадемуазель, — так много я о вас думал и так часто разговаривал с вами мысленно. Не бойтесь, Беатриче, — вы позволите мне называть вас так, в память нашего старого знакомства, не правда ли? — не бойтесь, я не стану досаждать вам декларациями. Я говорю сейчас о чувствах лишь потому, что разговор происходит на расстоянии, и потому, что это первый разговор, а я поклялся себе, что скажу вам это в первый же раз, когда услышу ваш милый голос. А когда мы увидимся, вы можете быть спокойны и не опасаться непрошеных излияний. Завтра вы в этом убедитесь, Беатриче.

— Завтра? — спросила она растерянно.

— Да, с вашего позволения, я хотел бы лично поздравить вас с приездом — в любой час, когда вам будет удобно…

Беатрис окончательно растерялась. С ума он, что ли, сошел, этот Гейм? Как может он говорить ей такие вещи и предупреждать о своем визите… Или он не знает, что она живет одна? А если знает, то что это тогда — сознательная наглость или просто присущее европейцам пренебрежение условностями?

— К сожалению, не могу вас принять, — сказала она сдержанным тоном. — Я живу одна, и вы сами понимаете, что…

Гейм помолчал, потом сказал смущенно:

— Кажется, я допустил бестактность… Простите, мадемуазель, умоляю вас. Дело в том, что я был уверен — мне говорила Норма Мендес, — что с вами живет ваша гувернантка, и я… разумеется, я знал об отъезде вашего отца, но, поверьте, у меня не было и в мыслях пытаться посетить вас наедине — я был уверен, что вы не одна в доме…

— К сожалению, одна, — сказала Беатрис. — Мисс Пэйдж со мной не живет.

— Еще раз — простите, — повторил Гейм. — Но ведь не исключена возможность, что мы встретимся в городе?

— Не исключена, — согласилась Беатрис и хотела добавить, что сегодня очень устала и сейчас у нее слипаются глаза. Вместо этого она назвала одну из кондитерских в центре и сказала, что проще всего будет встретиться там, а насчет дня и часа — пусть он позвонит в начале будущей недели. Гейм принялся благодарить, она пожелала ему доброй ночи и повесила трубку.

Ей действительно очень хотелось спать, но сон прошел, пока она говорила с Геймом. Вернувшись в спальню, она высунулась в окно и подышала подымающейся из сада прохладной сыростью, потом с минуту стояла перед зеркалом со свечой в руке и пыталась решить, на кого из своих прабабок она похожа. Длинная ночная рубашка и рассыпанные по плечам волосы придавали ей старинный вид — он-то и навел на мысль о прабабках. Потом вспомнился Гейм. «Никакого разговора не было, — подумала она беспечно, — все это мне приснилось. Кто же ведет такие разговоры в полночь! Приснилось, конечно». Она сделала перед зеркалом реверанс и погасила свечу. Удивительно, что ей не страшно оставаться одной в таком огромном и старом доме. Одна кровать чего стоит! Беатрис сбросила туфли на верхней ступеньке и шагнула на постель — та была совсем низкая, фута полтора. Она прошлась по ней вдоль и поперек — оказался действительно квадрат, как она и предполагала, квадрат со стороной в пять шагов. На такой постели хочется кувыркаться — таких она размеров. Странный этот Гейм. А все-таки был он или приснился?

Беатрис полежала на животе, пытаясь уснуть, потом вздохнула и перевернулась на спину. За окнами стало светлее, очевидно, всходила луна, и на потолке можно было различить лепку карниза. Она лежала, чинно протянув руки поверх Простыни, разглядывала потолок и слушала танцевальную музыку, доносившуюся откуда-то издалека, возможно с Пласа Италиа, где было много всяких танцулек.

224