У черты заката. Ступи за ограду - Страница 274

274

— Я, мой друг, и сейчас его замечаю. Но оно не столь уж скверно, на мой взгляд. Опасно — да. Честолюбие плюс способности — эта комбинация дает и народных вождей, и тиранов, а еще чаще — просто авантюристов. Так что все зависит от того, к чему эти силы будут приложены. Что ж, профсоюзное движение…

Он замолчал, увидев подходившего с подносом официанта. Его мысли опять — в сотый раз за этот день — вернулись к дочери… К дочери, которую он сегодня потерял. Какое-то неприятное воспоминание мучило его всякий раз, когда перед его глазами снова и снова вставал образ Беатрис — там, под гравюрой с изображением замка Сан-Анджело, в вызывающей позе, бросившей ему в лицо эти страшные слова. Что-то неприятное и навязчивое, какая-то застрявшая в мозгу заноза. А сейчас вдруг вспомнил — Лаура! Ну конечно, ведь это она тем же издевательским тоном спросила его: «Теперь все ясно?» — после того как объявила, что уезжает в Мексику с тем нефтяником…

— Ну что ж, доктор, начнем с салата? — весело спросил Пико. — Честно говоря, я голоден… Никак не могу организовать правильно свое питание. Разрешите вам? Доктор, у вас очень усталый вид…

— Благодарю, хватит! — Дон Бернардо задержал его руку. — Усталый вид, говорите? У меня много неприятностей в последнее время, да и со здоровьем не так уж хорошо…

— Могу себе представить, — сказал Пико сочувственно. — Ваша теперешняя служба — это, конечно, подвиг… Простите, что вы начали говорить о профсоюзном движении?

— О профсоюзном? Ах да. Я хотел сказать, что вполне одобряю ваш выбор, Ретондаро. Тем более, это давно интересовавшая вас тема.

Любопытно только, сработаетесь ли вы с коммунистами. С ними бывает трудно.

— А с кем легко, доктор?

— И это верно.

— Видите ли, — сказал Пико, — если вынести за скобки планы коммунистов в планетарном, так сказать, масштабе, я готов подписаться под любым их заявлением, касающимся сегодняшних проблем Аргентины.

— Согласен, позиция коммунистической партии в этом вопросе выглядит разумно. Кроме того, следует отдать им справедливость — коммунисты надежные союзники. Чего, к сожалению, не скажешь о других. Посмотрите, с какой легкостью развалилась вся антипероновская коалиция. Кстати, сегодня моя дипломатическая карьера висела на волоске. — Дон Бернардо усмехнулся, допил вино и тронул губы салфеткой. — Несколько дней назад я дал интервью корреспонденту одной мексиканской газеты… Одним из первых вопросов, разумеется, был затронут «план Пребиша», и я совершенно откровенно высказал свое мнение… признаться, не слишком лестное. Так вот, по этому поводу у меня был сегодня довольно острый разговор с одним весьма высокопоставленным лицом… которое долго и торжественно разъясняло мне, что доктор Рауль Пребиш является экономическим советником президента, что, следовательно, его образ мыслей совпадает с генеральной линией правительства и что мне, официально представляющему вышеупомянутое правительство за пределами Республики, не следовало бы выступать со столь резкой критикой мероприятий, направленных к оздоровлению национальной экономики. Затем высокопоставленное лицо заявило снисходительно: «В конце концов, доктор, вы ведь историк, а не экономист», на что я ответил, что прежде всего считаю себя порядочным человеком. Словом, Ретондаро, еще немного, и в завтрашних газетах появилось бы еще одно сообщение об отставке.

— Но его не будет?

— На этот раз — нет. Послезавтра я вылетаю обратно.

Он замолчал, сгорбившись над нетронутыми тарелками. Пико подумал с сожалением, что старик порядочно сдал за эти месяцы. Когда они виделись в Кордове накануне восстания, Альварадо был бодр, как кузнечик…

Он посмотрел на часы и испуганно ахнул:

— Доктор, простите — мне пора!

— Спасибо за компанию, дорогой друг.

— Благодарю, доктор. Кстати, Дорита не собиралась поступать куда-нибудь на работу?

— На работу?

— Ну да, она ведь когда-то работала у Мак-Миллана, помните? Скажите ей, что, если захочет, может поработать со мной. У нас там нужен секретарь. Правда, платят гроши, но для Дориты это ведь не главное. Скажите ей, а потом я позвоню — на днях…

Домой дон Бернардо вернулся около одиннадцати. Беатрис тотчас же вышла из кухни — очевидно, она долго просидела здесь, ожидая его возвращения. Он молча кивнул в ответ на ее робкое «Добрый вечер, папа» и прошел в туалетную комнату мыть руки. В белой блузочке и черной юбке Беатрис выглядела совсем девчонкой, глаза ее были воспалены от слез. Дон Бернардо вдруг с ужасом и отвращением вспомнил, что не прошло и двадцати часов, как эта тоненькая заплаканная девочка лежала в постели с мужчиной, которого она даже не дала себе труда полюбить. Зажмурившись от боли, он согнулся над раковиной, судорожно схватившись за ее холодные фаянсовые края.

— Папа, хочешь кофе? — спросила Беатрис тем же робким тоном, когда он вышел.

— Нет, благодарю, — сухо ответил дон Бернардо. — Я ужинал в клубе.

Он стал подниматься по лестнице. На третьей ступеньке что-то заставило его оглянуться — дочь стояла внизу и смотрела на него огромными страшными глазами.

— Ты так и уедешь, не поговорив со мной? — спросила она очень тихо, каким-то странным, надорванным голосом.

Дон Бернардо пожал плечами:

— Ну что ж, поговорим…

Он вошел в кабинет, впервые в жизни не пропустив дочь вперед, поискал что-то среди бумаг, сел и жестом указал Беатрис на второе кресло, перед столом.

274