— Вам уже приходилось когда-нибудь быть садовником? — спросил он. — Не подумайте только, что я боюсь за свой сад…
— Я бы на вашем месте определенно боялся, но могу вас успокоить. Мне приходилось быть и садовником.
Жерар улыбнулся и покачал головой.
— А ведь любопытно, черт возьми! Я, пожалуй, впервые сижу вот так с настоящим, живым конспиратором-профессионалом. Во время войны конспирироваться приходилось нам всем, но то была любительская работа и к тому же временная. А у вас…
— А что у меня? — смешливо прищурился дои Луис. — Я ведь, каррамба, тоже надеюсь, что это у меня временное занятие, ха-ха-ха!
Жерар тоже рассмеялся. Взяв бутылку, он посмотрел ее на свет и разлил вино по стаканам.
— Выпьем за то, чтобы ваша надежда сбылась как можно скорее, сеньор Хуарес.
— Хороший тост, сеньор Бюиссонье, спасибо. — Дон Луис выпил и разгладил усы. — Правда, мы занимаемся нашим делом в лучших условиях, нежели приходилось вам во время нацистской оккупации. Вы были в Сопротивлении?
— Да, не очень долго.
— Так вот, нам, конечно, легче. И потом у нас… — Правая рука дона Луиса, вернувшаяся на подлокотник, чуть приподнялась и шевельнула пальцами, словно что-то нащупывая. — У нас несколько иные задачи и иные методы. Кстати, вы не думайте, что те дела, ради которых я приехал в столицу, так уж романтичны. Обычная профсоюзная политика, которую приходится прятать в подполье только в таких странах, как сегодняшняя Аргентина. Так что вашей кинте не грозит опасность превратиться в тайный склад оружия… И даже явок там не будет.
— Даже явок? — в тон собеседнику переспросил Жерар. — Ну, тогда я могу спать спокойно.
— Да, вполне, сеньор Бюиссонье, вполне спокойно можете спать. Одним словом, — сказал дон Луис, легонько хлопнув ладонью по подлокотнику, — вы оказываете мне помощь из сочувствия к подпольщику, так как знаете по себе, что это означает. Верно? Ну а если вдобавок к этому вы узнаете, что я еще и коммунист, — не передумаете?
— Да нет, почему же. Мне в маки приходилось встречаться с коммунистами, среди них были неплохие парни, Правда, мы часто спорили, но, в общем, уживались…
— Ну, с вами мы постараемся не спорить, — улыбнулся дон Луис. — Я не был уверен, стоит ли об этом говорить, но, пожалуй, так лучше. А? Нет, я ведь знаю, как некоторые люди относятся к коммунистам… С моей стороны было бы просто свинством скрыть от вас такую вещь.
Жерар пожал плечами. Открыв жестянку, он взял щепоть табака и рассеянно понюхал его.
— Могли и не говорить, но раз уж сказали — спасибо за доверие… Нет, я ничего не имею против коммунистов… Кроме, пожалуй, их нетерпимости к чужому мнению. С этим мне всегда было труднее всего мириться. Да я и не мирился…
— Значит, в отношении нетерпимости вы и сами были нетерпимы? — добродушно подмигнул дон Луис. — Вот видите, наверно, и они смотрели так же.
— И потом их отношение к искусству, — задумчиво продолжал Жерар, не расслышав последних слов собеседника. — Вы понимаете, больше всего мне приходилось спорить с ними именно об этом…
— Ну, мы с вами не будем, — повторил дон Луис. Откинувшись в своем кресле, он достал старомодные карманные часы и щелкнул крышкой. — Тут уж я просто побоялся бы, дон Херардо… спорить на такую тему, да еще со специалистом…
Щурясь, он махнул рукой и поднялся со стариковской неторопливостью. Встал и Жерар.
— Ну что ж, рад был познакомиться. Весьма вам признателен… Так я позвоню завтра? Дайте мне тогда ваш номерок…
— Сорок два, двадцать восемь, шестнадцать.
Дон Луис вытащил из кармана пухлую записную книжку и огрызок карандаша и стал записывать. В прихожей послышался шум открываемого замка, Жерар заметил, что карандаш на секунду замер и затем так же аккуратно продолжал выводить цифры.
— Моя сеньора.
— А-а… Восемь… шестнадцать. Ну вот. Когда прикажете позвонить?
— В любой час после восьми, дон Луис.
В комнату, поправляя примятые шляпкой волосы, вошла Беба.
— Добрый вечер, — сказала она, бросив слегка удивленный взгляд на незнакомого человека в рабочей одежде.
— Добрый вечер, сеньора, — поклонился тот.
— Шери, познакомься с сеньором Хуаресом, нашим садовником, — быстро сказал Жерар.
Тонкие брови Бебы выгнулись еще выше, но она ничего не сказала и подала садовнику руку:
— Очень приятно, сеньор Хуарес.
— Честь для меня, сеньора. Простите, я должен идти. Покойной ночи, сеньора, покойной ночи, сеньор Бюиссонье. Завтра около девяти я вам позвоню.
— Покойной ночи, сеньор Хуарес.
Дон Луис неуклюже поклонился и вышел.
Беба, стягивая с руки перчатку, удивленно смотрела на Жерара.
— Мет, я ничего не понимаю! — сказала она наконец. — Это серьезно?
— Вполне, — тот пожал плечами, — вполне серьезно. А что такого?
— Как что такого? Он еще спрашивает. Зачем тебе понадобился садовник?
— Вот понадобился. А что такого? Я решил заняться садоводством! Создам образцовый сад, может быть, выведу что-нибудь новенькое… — Не глядя на Бебу, он повертел в воздухе пальцами. — И для этого мне понадобится помощь знающего человека. А пока он поедет на кинту и подготовит все к нашему переезду. Все очень просто.
— Санта Мария, — вздохнула Беба, — через неделю тебе понадобится еще и ливрейный шофер. Может, выпишем из Англии мажордома, как ты думаешь? У тебя просто начинается мания величия, мой Херардо. Ты варил кофе?