У черты заката. Ступи за ограду - Страница 7

— Ваша биография… — задумчиво говорил он, морщась от дыма зажатой в углу рта сигареты и разглядывая на свет бутылки, — кое в чем напоминает мне… не в деталях, а так… в обилии веселеньких иллюстраций на тему «Общество и личность», хе-хе-хе-хе… Вы вот, в частности, участвовали в Сопротивлении — верно? А потом у благодарной Четвертой Республики не нашлось для вас нескольких тысяч обесцененных франков на стипендию…

— Как видите, обошелся! — огрызнулся Жерар.

— Это делает честь вашей настойчивости, но не меняет факта.

— Будь я проклят, если это имеет отношение к нашему разговору. Куда вы заехали, черт вас побери? При чем тут мои взаимоотношения с Четвертой Республикой?

— Поставим знак равенства между Францией и человеческим обществом вообще. Так будет понятнее?

Брэдли встал и принялся с виртуозной ловкостью трясти шекер. Поднялся и Жерар.

— Вот как? — насмешливо спросил он. — Можно продолжить вашу мысль? Значит, если общество меня не оценило или в чем-то меня обидело, я должен начать мстить этому обществу, переключившись на порнографию? Так?

Раздраженно фыркнув, он прошелся по комнате, сунув кулаки и без того уже оттянутые карманы потрепанного спортивного пиджак.

— Дешевая логика! — крикнул он, резко остановившись. — И вообще я повторяю, что не нахожу нужным продолжать этот разговор.

— Послушайте, да чего вы кипятитесь, в самом деле, — добродушно отозвался Брэдли, кончив сбивать коктейль и осторожно ставя шейкер на столик. — Можно подумать, что я вас насилую… Не хотите — не надо, мне-то что. «Месть обществу», «порнография»… До чего вы, французы, любите громкие слова! Кто вам говорит о том, чтобы вы мстили обществу? Я просто из чистого желания помочь советую вам — поменьше думать об этом самом обществе и побольше о себе. Вот и все. А вы уже чуть ли не в анархисты меня производите, будь я негр. Ведь вы не можете закрывать глаза на простой факт: вы-то понимаете свое искусство как одну из форм служения обществу, а само общество вовсе не желает, чтобы вы ему служили. Есть возражения? Не думаю! Сколько ваших картин получило признание общества, публики? Ну? Молчите? То-то, Бусс. В вашем возрасте не стоит превращаться в циника, но пора бы приобрести трезвый взгляд на вещи. Вы работаете уже около десяти лет, и хорошо работаете, и никому нет дела до ваших работ. Ваши картины никому не нужны, Бусс, поймите это! Продолжая работать в своем жанре, вы обречены оставаться вечным неудачником. Это так же верно, как то, что меня зовут Аллан Райбэрн Брэдли. Вы даже жениться не сможете, потому что семью вам не на что будет прокормить. Кстати, у вас во Франции была девушка. Вы с ней порвали? Почему?

Жерар быстрым движением опустил стакан на столик, расплескав коктейль.

— Что же вы молчите? — продолжал Брэдли. — Поверьте, я спрашиваю не из пустого любопытства.

— Подите вы к черту, — сдавленным голосом произнес Жерар. — Подите вы к черту со своими вопросами, понятно?

Он отошел к окну. Брэдли покосился на его сутулую спину и покачал головой.

— Беда с вами, Бусс, — вздохнул он, разминая в пальцах сигарету. — Кстати, мы сейчас в одинаковых ролях: я так же навязываюсь вам со своей помощью, как вы — обществу со своим служением. И вы отталкиваете меня так же, как общество — вас…

Жерар не слушал. Тупая боль сжала его сердце. Дело даже не в напоминании о самой Дезире — в конце концов, она оказалась далеко не тем, что он думал… Хотя как знать, в других условиях и Дезире могла бы быть другой. Но вообще дело не в ней. Дело сейчас совсем не в ней.

Через авеню Санта-Фе наискось, на крыше многоэтажного дом крутится огромная зеленая автопокрышка, и под нею каждые пять секунд оранжевым пламенем вспыхивает выписанное стилизованным готическим курсивом слово «Файрстон». Черт возьми, в Буэнос-Айресе не осталось, кажется, ни одного уголка, где бы не мозолила глаза эта марка. «Лучшие покрышки называются Файрстон», «Только Файрстон для вашего автомобиля», «Файрстон экономит для вас на каждом километре пути», «Ваше свадебное путешествие окажется еще более приятным с покрышками Файрстон»…

Во Франции покрышек Файрстон он не видел, там был Мишлен — потешный, составленный из надутых резиновых камер человечек в автомобильных очках, похожий на распухшего водолаза в скафандре. Дезире очень любила этого толстяка Мишлена, она объявила его божком-покровителем их любви — наверное, потому, что они большую часть времени проводили в дороге и на крыше каждой заправочной станции их встречал именно он, этот «petit bonhomme de caoutchouc», как она его называла. Нет, ты не имеешь права обвинять в чем-то Дезире. Она была хорошей девушкой, и могла бы стать хорошей женой — подругой на всю жизнь. Виноват ты сам. И даже не ты, а обстоятельства. Но дело все-таки не в Дезире. Дело в том, что тебе нечего возразить этому американцу, совершенно нечего. Кому ты нужен со своим служением? Плевать они на тебя хотели — на тебя, на твои идеалы и на твое искусство…

— Вы не слушаете, Бусс? Положим, я и сам не знаю, зачем продолжаю этот разговор. Наверное, потому, что мне слишком понятно ваше теперешнее состояние…

Жерар вернулся, сел в кресло и не отрываясь осушил свой стакан. Потом достал из кармана кисет и стал медленно уминать в трубке табак, неподвижным взглядом уставившись куда-то мимо сидящего напротив Брэдли.

— Я ведь и сам был в свое время иным, — задумчиво продолжал тот, вертя в пальцах зажигалку. — Вы думаете, я всегда был таким? Ошибаетесь, Бусс, я таким не родился. Просто у меня рано раскрылись глаза, вот в чем дело…