В дверь постучали.
— Разреши, Дора? — кашлянул отец.
— Да, папа…
Дон Бернардо вошел с несколько нерешительным видом и опустился в кресло поодаль от дочери, поглаживая усы.
— Я не помешал?
— Нет, папа… Я ничего не делала.
— И не собираешься?
— Не знаю… Нужно будет кое-что поштопать…
— В такую погоду не стоит сидеть дома, девочка, скоро начнутся дожди, и я на твоем месте воспользовался бы последними хорошими днями. Я хотел тебе предложить… После обеда я еду в Ла-Плату и мог бы по пути завезти тебя к Сурриага, в Сити-Белл. Они приглашают провести у них уик-энд. Я очевидно, переночую в Ла-Плате, а завтра утром приеду в Сити-Белл, и мы проведем воскресенье вместе. Сурриага очень милые люди…
— Зачем тебе в Ла-Плату? — Беатрис словно оторвалась вдруг от совершенно посторонних мыслей.
— О, просто некоторые дела…
— Связанные с заговором? — спокойно спросила Беатрис, глядя в открытую балконную дверь.
— Tiens, — изумленно сказал отец. Иногда, в минуту растерянности, у доктора Альварадо прорывались вдруг французские словечки, оставшиеся от студенческих лет в Париже. — Вот как…
Он встал и прошелся по комнате, сунув руки в карманы домашней куртки из вытертого рубчатого бархата.
— Я должна попросить у тебя прощения, — сказала Беатрис. — Несколько дней назад я зашла в твой кабинет за будильником и случайно прочитала несколько фраз лежавшего на столе письма. Я не должна была этого делать, разумеется. Но я не понимаю, как можно открыто оставлять на виду такие письма.
Доктор Альварадо сердито кашлянул.
— Я слишком уважаю тебя и мисс Маргарет, чтобы прятать от вас свою переписку.
— Папа, я же тебе говорю — я и не собиралась читать, это получилось совсем нечаянно.
— «Нечаянно» — великолепное объяснение. Нечаянно прочитать чужое письмо!
— Всего несколько фраз.
— Хотя бы несколько слов, Дора. Это не оправдание.
— Я не оправдываюсь, я просто объясняю, как это вышло.
Дон Бернардо снова сел в кресло, вплотную придвинув его к креслу дочери.
— Может быть, я был не прав, Дора, умолчав о своем участии в антиправительственной деятельности, — сказал он. — Но видишь ли, политика — это не женское дело, и я не хотел, чтобы ты была причастна к этому хотя бы косвенно.
— Все равно я стала к этому причастна, когда ты вошел в заговор.
— Я принимаю твой упрек, девочка. Но я пошел на это, твердо зная, что ты все равно одобрила бы мое решение. Тебе, Дора, известны политические традиции нашей семьи… Мы, Альварадо, никогда не мирились с тиранией. Вспомни своего прадеда, потерявшего руку под Касерос, вспомни Роке и Рафаэля Альварадо, чьи подписи стоят под Жужуйской декларацией от тринадцатого апреля тысяча восемьсот сорокового…
— Я помню, папа, — сдерживая нетерпение, сказала Беатрис. — Конечно, ты поступил правильно, что об этом говорить. Не думай, что я боюсь быть дочерью заговорщика.
— Верю, девочка, ни одна Альварадо этого не боялась. Когда в тысяча восемьсот сорок шестом году Масорка арестовала по обвинению в конспирации твоего…
— Это про донью Эстер Люс? Я знаю эту историю, папа, она есть в хрестоматиях. Ты можешь быть за меня спокоен, я тоже помню свою фамилию.
Дон Бернардо встал и поцеловал дочери руку.
— Спасибо, дорогая, я в этом не сомневался. Видишь ли, Дора, я хотел поговорить с тобой о другом. Мне не хотелось бы показаться навязчивым, но я вынужден снова спросить тебя: что с тобой происходит, моя девочка? Ведь я отец, Дора, ты не можешь ожидать от меня равнодушия к твоей судьбе, согласись сама…
— Со мной ничего не происходит, — тихо сказала Беатрис. Лицо ее снова замкнулось, приняло почти враждебное выражение. Потом ее губы задрожали. — Папа, я не могу об этом говорить, прости…
— Но почему? — терпеливо спросил отец. — Неужели я заслужил твое недоверие?
— Нет, конечно…
— Хорошо, Дора. Очевидно, как я догадываюсь, перед тобой какая-то проблема личного характера. С отцами не принято говорить на такие темы, согласен, но это глупо! Неужели ты думаешь, что я — просто как человек старший по возрасту и опыту — не смогу дать тебе хороший совет? Наконец, хотя бы только подсказать! Пускай решение будет за тобой, я не хочу покушаться на твою внутреннюю свободу, но ведь можно посоветоваться, подумать… Что может быть у тебя такого, о чем нельзя сказать отцу? Если твое недоверие ко мне основано — хотя бы подсознательно — на моей собственной неудаче в семейной жизни, то я готов поговорить с тобой и на эту тему. До сих пор я этого избегал, ты была просто слишком молода, но мне нечего от тебя скрывать, поверь! Мне больно говорить тебе это, Дора, но твоя мать оказалась недостойной женщиной… И ее последний поступок, когда она бросила ради богатства тебя, свою собственную дочь, только подтверждает мои слова…
— Я знаю, — тихо сказала Беатрис. — Где сейчас… она?
— В Мексике, насколько мне известно. Кажется, ее муж стал нефтяным магнатом. Дора, у тебя какая-то трагедия. Скажи, в чем дело?
Он взял ее руку в свои. Беатрис шевельнула пальцами, словно пытаясь освободиться, и затихла, неподвижно глядя мимо отца.
— Никакой трагедии нет, папа, — повторила она упрямо. — Просто нервы…
— Просто нервы! Посмотри на себя в зеркало, что с тобой стало за эту неделю! У тебя был отличный, здоровый цвет лица, а на что ты похожа сейчас! Ты ничего не ешь, наверно, и не спишь… Признайся, ты принимала снотворное?