У черты заката. Ступи за ограду - Страница 153

153

— Как вы могли дать мне такой совет, — почти выкрикнула Беатрис, — ведь я же говорила вам, что этот человек находится на краю пропасти! И как я могла вас послушать! Как я могла принять вас за настоящего пастыря! Сердце говорит мне, что человека, которого я люблю, ждет гибель. Если он погибнет, его убийцей будете вы, реверендо падре Франсиско Гальярдо, я обвиняю вас в этом перед богом и людьми!

Ее слова прозвенели и замерли в напряженной тишине затихшего зала. Ничего не видя, Беатрис повернулась и быстрыми шагами пошла к выходу, продолжая на ходу расстегивать и застегивать перчатку.

3

Уже второй час под самолетом расстилалась пустынная гладь залива Санта-Катарина. Смотреть было не на что: искрящаяся на солнце синева внизу, бездонная лазурь вокруг и серебряная кромка крыла с туманным диском крайнего пропеллера.

Беба постучала пальцем по толстому стеклу и вздохнула. Путешествовать по воздуху было скучно. То ли дело по земле — проедешь пульманом четыреста километров до Мар-дель-Плата и за семь часов успеешь повидать целую кучу интересных вещей: то новый рекламный щит у дороги, то лежащую вверх колесами в кювете разбитую машину, то стадо коров, на которых всегда приятно посмотреть горожанке. А тут — хотя бы какой пароходик внизу…

Единственное преимущество — скорость. В час тридцать она вылетела из Рио, а в шесть будет дома. То есть не дома, а в аэропорту. Хорошо, что не послушалась Линду и не послала Херардо Телеграмму; она приедет без предупреждения и встретится с ним на кинте. Конечно, приятно было бы увидеть его среди встречающих, но новость, которую она ему везет, не такого рода, чтобы можно было рассказать ее в сутолоке аэропорта, в толпе. Об этом нужно говорить именно дома. Санта Мария, можно подумать, что он прямо что-то предчувствовал, когда сказал ей, что теперь все будет иначе. Еще бы, теперь все будет совершенно иначе…

— Господа, — объявила хорошенькая стюардесса, — мы над Флорианополисом, столицей штата Санта-Катарина. До Байреса остается тысяча сто километров, ровно два с половиной часа полета…

Беба заглянула в иллюминатор. Внизу наискось выплывала изрезанная бухтами береговая линия, большой вытянутый вдоль нее остров, отделенный от земли узким проливом, россыпь городских построек. С острова только что взлетел маленький двухмоторный самолетик, наверно, какой-нибудь внутренней аэролинии.

Остров проплыл и остался позади. Потянулась буро-зеленая холмистая равнина, курс лайнера наискось врезался в глубь материка, удаляясь от океана. Впереди забрезжили отлогие нагорья, такого же бурого с прозеленью цвета. Беба сунула в рот кислую лимонную карамельку — на всякий случай — и с внезапным сожалением вспомнила Рио, весь этот сумасшедший месяц, пролетевший в купаниях, прогулках и вечерних увеселениях. Тогда ее мало что развлекало, все время тянуло домой, к Херардо, но сейчас вспомнить все это было приятно. И косо торчащий из ультрамариновой воды утес Пан-де-Ашукар, и огромную статую Христа на Корковадо, и Ботанический сад, и волнистую мозаику тротуаров Копакабаны. В общем, Рио веселый и приятный город, пожалуй, Линда права, что не хочет возвращаться пока в Аргентину…

Постепенно она задремала, убаюканная едва заметным покачиванием и монотонным ревом моторов, который проникал сквозь изоляцию пассажирского салона, наполняя весь лайнер негромким, чуть вибрирующим гулом, словно где-то неподалеку клубился гигантский пчелиный рой. Ей приснился Херардо, встречающий ее с охапкой мокрых от росы цветов, и она тихонько засмеялась во сне от счастья, но потом ее разбудило начавшееся среди пассажиров оживление. «Вот и дома», — сказал ее сосед, толстый, добродушного вида коммерсант. «Как, уже?» — ахнула Беба и взглянула на часы. Было уже без четверти шесть. «Проспала самое интересное», — подумала она с огорчением и прижалась носом к стеклу.

Самолет шел уже довольно низко, и под ним разворачивался из дымки гигантский план Буэнос-Айреса, который она столько раз видела на бумаге. Желтая вода Ла-Платы, набережные, зубчатая линия гаваней Нового порта, зеленые пятна скверов и парков. Она узнала торчащие из разграфленного улицами хаоса крыш столбики небоскребов — Каванаг, министерство общественных работ с тоненькой иголочкой обелиска неподалеку, строящееся возле Луна-парка сорокаэтажное здание издательства «Алеа». От игрушечных столбиков тянулись влево длинные уже тени, вечернее солнце неистово пылало в иллюминаторах правого борта, внизу ширились и разворачивались такие же разграфленные кварталы северо-западных предместий, трубы заводов, двойная лента автострады Хенераль Пас с ползущими по ней игрушечными автомобильчиками. В салон вошла улыбающаяся стюардесса:

— Господа, прошу застегнуть предохранительные пояса, корабль идет на посадку…

Шофер оказался разговорчивым, как неаполитанец. Всю дорогу он развлекал Бебу самой разнообразной болтовней — и о спорте, и о политике, и о песенках Никколо Паоне; самую популярную из них — «Эй, земляк» — он даже спел, победоносно косясь в зеркальце на сидящую позади пассажирку.

Беба терпела, это, слушала и иногда поддакивала. Конечно, лучше бы он помолчал, но что ж делать, если у человека такой веселый характер. Она была до краев переполнена своей радостью, и все кругом казалось таким милым, даже дурацкая песенка Никколо Паоне, которого она вообще терпеть не могла. Беба вертела головой, глядя по сторонам. Вон из-за деревьев машут крылья ветряной мельницы, сейчас она покажется за поворотом. Это не настоящая мельница, только реклама голландских ликеров, но все равно — какая симпатичная… По этой самой дороге они ехали с Херардо, когда он отвозил ее в то утро в аэропорт. У нее тогда было ужасное настроение, она была почти уверена, что между ними все кончено. И вдруг все изменилось, в самую последнюю минуту; кто знает, не скажи он тогда этих прощальных слов, — может быть, она вообще повернула бы свою судьбу совсем по-иному. В тогдашнем ее состоянии она вообще была способна уйти совсем — настолько тяжелой стала для нее эта фальшивая жизнь, эта погоня за малейшими крохами искренности и нежности со стороны любимого…

153