У черты заката. Ступи за ограду - Страница 296

296

И нигде не думается о смерти так хорошо, как здесь. Отчасти потому, наверное, что со смертью — чьей-то индивидуальной и смертью вообще — связано большинство его здешних воспоминаний; недаром ему сегодня с самого утра думается о Гудрун — о той ничем не примечательной маленькой беженке, с которой был знаком всего неделю и чью фамилию даже не запомнил…

Но одними воспоминаниями этого не объяснишь. Может быть, виновата сама атмосфера этой страны. Слишком долго и слишком тотально властвовал здесь культ смерти, чтобы теперь исчезнуть без следа, уступив место официально сменившему его культу наживы. И эта лихорадочная активность, эта всеобщая страсть к обогащению — не диктуется ли она все той же мыслью о бренности, о непрочности, о том, что если не воспользуешься жизнью сегодня — завтра будет уже поздно…

— О чем задумались, коллега?

Веселый голос заставил Яна оглянуться — человек в спортивном костюме подошел к его столику.

— А, Хорват, — сказал он и, не вставая, протянул подошедшему руку. — Садитесь, я жду вас уже час. Как результаты?

— Все великолепно, — отозвался Хорват. — Чего бы это нам выпить?..

Он подозвал кельнера. Когда тот отошел, приняв заказ, Хорват достал из кармана вишневого цвета книжечку и хлопнул ею по столу перед Геймом:

— Получайте ваш паспорт, обогатившийся еще одной визой. Вылетаете в понедельник двадцать второго. Иными словами, послезавтра. Ну, как оперативность?

Ян пожал плечами.

— Вы равнодушный человек, Гейм, — сказал Хорват, закуривая. — Это плохо. Для дела, понимаете?

— Сойдет, — отозвался Ян. — Мы летим вместе?

— Нет, я задержусь на несколько дней. Нужно еще кое-кого отправить, а потом присоединюсь к вам. Но вы-то хоть рады, черт возьми?

— Я просто прыгаю от радости. Послушайте, Хорват, вы давно в Германии?

— Давно. Правда, мне приходится разъезжать и по другим странам, но вообще я здесь с войны. А что?

— Какое у вас общее впечатление от всего, что вы здесь видите?

— Общее впечатление? — Хорват сделал неопределенную гримасу. — Ну что ж… страна крепкая, процветающая. С высоким жизненным стандартом.

Ян помолчал, оглядывая улицу рассеянно прищуренными глазами.

— Не знаю, — сказал он наконец. — «Процветающая» — да, «крепкая» — не уверен. Но самое интересное то, — он усмехнулся, — что мне здесь все время приходит на ум мертвецкая, наспех переоборудованная под танцевальный зал…

— Ну зачем же так мрачно? — сказал Хорват, поднося к губам рюмку. — Гейм, у вас болезненное восприятие окружающего, вам следовало бы побывать у психиатра. Мертвецкая, говорите?

— К сожалению. Причем мертвецкая, из которой даже не потрудились убрать трупы, а попросту рассовали их куда попало — за драпировки, под эстраду для музыкантов…

— Тьфу, черт! — Хорват поперхнулся. — Надо же додуматься, трупы под эстраду! Гейм, вы рехнетесь, я вам серьезно говорю, побывайте у психиатра.

— У вас нет чувства юмора, Хорват, и образное мышление вам недоступно. Хорошо, я попытаюсь объяснить. В Аргентине я знал одного испанца из «Голубой дивизии»…

— Подонки, — сказал Хорват. — Бросили фронт под Псковом. Так что этот испанец, простите?

— Он рассказывал, что испанские легионеры перед отправкой в Россию подвергались обряду «обручения со смертью». Я уже не помню подробностей, что там с ними делали — служили заупокойную мессу и что-то в этом стиле. Но это не важно, я просто вспомнил это сейчас, глядя на все окружающее. Знаете, мне подумалось, что Германию обручили со смертью еще в тридцать третьем году, и от этого культа не так просто избавиться. Особенно, если его служители живы, пользуются еще некоторым влиянием и вовсе не намерены менять профессию… как и profession de foi, если заглянуть поглубже. Все это можно было изменить в сорок пятом, но никто не захотел возиться с перестройкой дома, и вместо этого занялись драпировками. А теперь из-под них до сих пор тянет трупным запахом… Но боюсь, Хорват, вы этого все равно не поймете.

Хорват, слушавший его очень внимательно, покачал головой.

— Ах, Гейм, — сказал он добродушно, — какая у вас путаница в мозгах. Ну ладно! Выпьем лучше за успех дела. В него-то вы верите?

— Выпьем, Хорват. Кстати, кто едет вместе со мной?

— Бруно Иеначек — вы могли видеть его вчера во «Флориде», очень славный парень, — и еще один из Франкфурта. Ну, за успех!

Неделю спустя он вместе со «славным парнем» находился в номере маленькой деревенской гостиницы. Несмотря на поздний час, гостиница не спала — за стеной громко спорили, голоса доносились и из расположенного внизу общего зала, по коридору ходили, хлопая дверьми. За приоткрытым окном, в сырой мгле осенней ночи, то и дело слышался шум проезжавших автомобилей.

— Выключи его к черту, — сказал Гейм не оборачиваясь, когда возбужденный голос диктора снова объявил бюллетень последних известий.

— А вдруг что-нибудь новое?

— Узнаем и так…

Бруно выключил маленький портативный приемник и, сдвинув его в сторону, склонился над разостланной по столу крупномасштабной картой Венгрии, мурлыча себе под нос. Потом он поднял голову и посмотрел на Гейма, который продолжал стоять у окна.

— Что ты там высматриваешь?

Гейм не сразу обернулся и подошел к столу, не вынимая рук из карманов кожаной «американки».

— Да вот, все пытался услышать шум крыльев Самофракийской Победы, — произнес он, задумчиво поглядывая на карту. — Увы, безуспешно…

296