У черты заката. Ступи за ограду - Страница 81

Он побродил по комнате, пальцем нарисовал рожицу на пыльной крышке телевизора и свалился на диван, сцепив кисти рук под головой и задумчиво насвистывая «На Авиньонском мосту».

Что ж, картина в общем ясна. Надо полагать, эти «колибри» слишком дорожат своей репутацией, чтобы морочить клиентам головы. Да и к тому же все это совпадает с его личным впечатлением. Трудно представить себе прохвоста с таким лицом…

Уставясь неподвижным взглядом в потолок, он долго лежал не шевелясь, равнодушно перебирая в памяти обрывки воспоминаний. Характерный, всегда почему-то отдающий мылом, запах парижского метро. Стремительное мелькание реклам за окном вагона — «Дюбо — Дюбон — Дюбоннэ, Дюбо — Дюбон…» Загорелые ноги Дезире на пляже Жюан-ле-Пен с присохшими к коже песчинками и крошечными ракушками. Изъеденная столетиями поверхность выветрившегося серого камня на верхней галерее Нотр-Дам. Веселый толстяк марселец — буфетчик из третьего класса пакетбота «Груа». Неправдоподобные закаты над Южной Атлантикой. Танки дивизии Леклерка, утопающие в грязи на размытых осенними дождями полях под Страсбургом. Похожий на Клемансо старик Пьер, макизар, умерший в госпитале. Белые флаги среди развалин прирейнских городков. Ослепительная улыбка какой-то мулатки в порту Рио и зеленые зерна кофе, хрустящие под ногами на мостовых Сантоса…

Когда онемели закинутые под голову руки, Жерар повернулся на бок и закрыл глаза. Все это хорошо, но нужно решать, как быть дальше — с Элен, с этим мальчишкой Ларральде. Решать? Или предоставить решение им самим, вернее — ей? Это было бы, разумеется, самое правильное… Но как это сделать?

Не скажешь же ей прямо: «Послушай, шери, я никакого счастья дать тебе не могу, поэтому присмотрись получше к этому молодому тубибу…»

Около двух часов Жерар отправился обедать. Погода была прохладная, пасмурная, после вчерашней неистовой жары видеть серенькое, напоминающее Европу небо было особенно отрадно.

С удовольствием вдыхая свежий не по-аргентински воздух, уже пахнущий дождем, Жерар пешком проделал свой обычный путь — по Кальяо до площади Конгресса и оттуда вниз, по Авенида-де-Майо.

Эта центральная артерия столицы, по прямой линии соединяющая правительственный дворец «Каса Росада» со зданием Национального конгресса, всегда привлекала его своим неуловимым сходством с некоторыми авеню Парижа. Трудно даже было определить, что именно придавало ей этот неожиданно парижский оттенок: то ли солидная и сдержанная архитектура эпохи «Fin de siecle»; то ли выставленные прямо на тротуар круглые мраморные столики, укрытые от солнца парусиновыми тентами и густой зеленью старых платанов; то ли, наконец, замыкающее перспективу здание Конгресса с его высоким куполом, зеленоватым от бронзовой окиси и издали похожим на купол парижского Пантеона…

Жерар не торопился — обедать шел скорее по обязанности, есть ему не хотелось. Держа руки в карманах и посасывая погасшую трубку, он неторопливо брел по тротуару, отличаясь от других фланирующих бездельников своими светлыми растрепанными волосами и небрежностью костюма: коричневая спортивная рубашка без галстука и расстегнутый пиджак из недорогого клетчатого тропикаля песочного цвета резко выделяли его из толпы аргентинцев, по обыкновению напомаженных, с безукоризненными узлами галстуков и белоснежными воротничками.

Витрины магазина кожаных изделий, как всегда, вызвали воспоминание о старом сатире Руффо, паскуднике. Жерар выругался сквозь зубы, привычно и равнодушно. У открытых окон полуподвального этажа газеты «Критика» несли свою обычную вахту жадные к технике ребятишки, с восторгом заглядывая в освещенную электричеством преисподнюю, откуда пахло нагретым маслом и типографской краской и катился тяжкий гул ротационных машин, изрыгающих первый тираж вечернего выпуска. Поглядывая по сторонам, иногда задерживаясь перед витринами, Жерар добрел до гибельного для рассеянных пешеходов места — перекрестка с проспектом 9-го Июля — и, выждав момент и изловчившись, ухитрился в три перебежки достичь восточного тротуара.

От прогулки на свежем воздухе пришел аппетит. Жерар взглянул на часы и решил, что еще успеет до перерыва забежать в магазин французской книги на Майпу. У «Ашетт» он, как всегда, застрял надолго, и, когда наконец вышел, держа под мышкой пачку журналов и газет, на асфальте уже высыпали темные крапины первых дождевых капель. Он едва успел поравняться с витриной зоологического магазина, как вдруг дождь, собиравшийся с самого утра, разразился настоящим ливнем. Сразу потемнело, асфальт превратился в рябое от брызг зеркало, побежали прохожие, прикрываясь сложенными газетами.

Жерар отошел к самой витрине, где можно было переждать ливень под выступом карниза. За зеркальным стеклом возились на соломе щенки — неуклюжие, как медвежата, овчарки с бессмысленными и любопытными глазами, игрушечные черные скотчтерьеры, юркие и уже сейчас двуличные таксы, похожие на рыженьких лопоухих ящериц. В стороне, растопырив толстые лапы, сидел пегий сенбернар и со вкусом зевал, показывая розовое ребристое нёбо и белые иголочки первых зубов. Жерар, улыбаясь, долго смотрел на неуклюжую щенячью возню, потом набил трубку и, прижав пакет локтем, развернул номер «Пари-матч».

Монотонный шум дождя стал быстро стихать. Жерар поднял голову. Через улицу, прижимая к груди маленький портфель, перебежала девушка в белом свитере и черной разлетающейся юбке. Вскочив под карниз «Пауля», где кроме Жерара спасалось от дождя еще несколько человек, она растерянно посмотрела на свои ноги в открытых лодочках, которые, очевидно, уже успели набрать воды. Ее очень юное, порозовевшее от бега лицо привлекло внимание Жерара какой-то особой, редко встречающейся чистотой линий и общей гармонией черт, случайно или намеренно подчеркнутых прической в виде небольшого греческого узла. В темных, слегка вьющихся волосах девушки, свободно зачесанных назад, запутались дождевые капли. Стряхнув их рукой в узкой перчатке, она расстегнула портфель и достала платочек, и тут ее взгляд упал на витрину со щенками.